Легендарная 548-я московская школа. Именно здесь собираются уникальные коллективы учителей-единомышленников. Сюда, не мысля для себя и своих детей других вариантов, последовательно приходят несколько поколений одной семьи. Нам очень повезло: мы побывали в новом корпусе «ЗИЛАРТ», в гостях у директора Ефима Лазаревича Рачевского.
Трудно назвать «ЗИЛАРТ» просто школой. Это огромное пространство моментально впитало в себя «культурный код 548» и превратилось в еще один центр притяжения, настоящее «место силы» для больших и маленьких, детей и родителей, «своих» и условных «чужих».
У нас получился удивительно честный и открытый разговор о самых сложных вызовах времени, с которыми справилась столичная школа, и о «полезной бацилле из 548-й», о престиже учительской профессии и о всякой всячине, а еще — о мобилизационных инновациях, деструктивных технологиях и огромных вопросительных знаках. И конечно, о воспитании…
Добрый день, Ефим Лазаревич! Огромное спасибо, что нашли время для встречи с нами и записи этого интервью!
Здравствуйте!
Вы работаете директором знаменитой школы № 548 с 1984 года, то есть вот уже 36 лет!
С июля! Это был июль — я хорошо его помню!
И до сих пор раз в неделю вы находите время и читаете старшеклассникам лекции по политологии — хотя мне кажется, что это больше лекции о жизни! Одну из них вы предваряете адаптированным кусочком известной молитвы: «Дай, Господь, чтобы нас не постигли голод, война и эпидемии». В этом году нам не удалось избежать эпидемии. Мы были на самоизоляции: работали, учились и готовились к экзаменам дистанционно. Мы, конечно, изменились: приобрели новый опыт, будем надеяться, что стали чуть сильнее и мудрее. Вот уже месяц, как мы вошли в почти обычный режим: дети и учителя вернулись в школы. На ваш взгляд, что будет дальше? Как вы это видите?
ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ СВОЙСТВЕННО ЗАПОМИНАТЬ ХОРОШЕЕ!
Во-первых, я не хочу, чтобы сложилось впечатление, что я каждую лекцию начинаю с молитвы. (смеется) Во-вторых, это условный курс политологии. На самом деле это абсолютная эклектика. Вы очень точно подметили — это некое введение в жизненные реалии, введение в жизнь. Эти лекции я читаю ребятам давно, уже лет 30! Каждое утро в понедельник, в 8:30, приходят 11-классники, и их очень много — в прошлом году, например, их было 350 человек! Я не отмечаю ни присутствующих, ни отсутствующих. Более того, я делаю страшное дело — не ставлю никаких отметок! (смеется)
Не может быть!
Да, они приходят, садятся, и мы разговариваем. А фрагмент молитвы, о которой вы упомянули, как раз относился к лекции на тему «Деструктивные технологии». «Деструктивные» — значит «подрывные». В итоге я подвел ребят к такому понятию, как «мобилизационная инновация». Как раз в период пандемии мы с ней и столкнулись. Вряд ли до этого в нашем словаре так обильно звучали слова «Teams», «Zoom», «Skype» и так далее. И вдруг — бац! Зазвучали. Маски казались экзотикой. Социальная дистанция воспринималась нами, скорее всего, как расстояние, способное предотвратить попытки харассмента. (смеется)Стали ли мы умнее, я не знаю, но то, что опыт приобрели, — это точно совершенно. И будет очень больно, если мы его утратим. Знаете, как бывает? Была беда — мы мобилизовались, использовали всякие технологии, о которых раньше и не помышляли. Все стало хорошо — и мы опять легли на диван! Вот я надеюсь, что этого не произойдет, и, судя по тому, как работает власть, это не должно произойти!
Мой вопрос был скорее о том, сможем ли мы дальше работать и учиться так, как будто этого опыта не было. Вот теперь, после трех месяцев дистанционного обучения, учителя, дети и сами уроки изменятся, как вы думаете?
Я, наверное, немножко жестко отвечу на этот вопрос. Эти три месяца удаленного обучения и удаленной работы показали некую истинность того или иного субъекта. Я говорю сейчас не о детях, а исключительно о своих коллегах. Мне пришлось уволить несколько человек, которые на самом деле саботировали этот самый период: когда все 350 учителей работали напряженно, некоторые просто не работали. При этом им сохранялась заработная плата. Кроме того, что это нарушение всех канонов нашей корпоративной культуры, это еще и нарушение трудового законодательства. Что касается детей — дети оказались погруженными в новую для них ситуацию. У них нарушился ритм, стали рушиться стереотипы.
В МИРОВОЙ ПРАКТИКЕ ЭТО ВЫСШИЙ ПИЛОТАЖ В ОБРАЗОВАНИИ — СПОСОБНОСТЬ РЕБЕНКА ДЕЛАТЬ ЧТО-ЛИБО САМОСТОЯТЕЛЬНО
Представьте себе: утро, завтрак — и надо идти! Знаете, лет пять тому назад мы участвовали в конкурсе «Школа новых технологий». Наш девиз был — «Учиться в любом темпе, в любом месте и в любое время». И вот стукнуло — стали учиться в любом месте и в любое время. Что было очень интересно, на мой взгляд, — это попытка перенести новые технологии в прежние, традиционные границы классического урока. Это был провал, потому что в этом не было никакого смысла. Взять хотя бы переоценку нашей бытовой учительской терминологии. Я это отношу не к педагогике, а именно к бытовой терминологии. Например, «домашнее задание» — это словосочетание полностью утратило всякий смысл. Ну какое домашнее задание, когда он в пижаме в лучшем случае — он дома! Это же абсурд! Абсурдным это было задолго до этого, потому что на любом крупном перегоне в метро он мог достать смартфон и заниматься решением, скажем, задач по геометрии. Он же не дома, это не домашнее задание. (смеется) Это знаете как можно назвать? «Задание для работы в метро». А можно — «Задание для работы в парке». Поэтому вылезает такая тема: вместо «домашнего задания» — «самостоятельная работа». В мировой практике это высший пилотаж в образовании — способность ребенка делать что-либо самостоятельно. Я считаю, что это одна из важных наработок периода изоляции и дистанта. В этой ситуации утратили смысл и такие вещи, как фронтальный опрос или классическое оценивание. Потому что оценивание, оно предполагает еще и оценивание обстоятельств, в которых ребенок работал, — зачастую эти обстоятельства были экстремальными. Знаете, не забуду фотографию, опубликованную, по-моему, в фейсбуке Сергеем Косарецким: двое мальчишек, пятый или шестой класс, судя по всему в сельской местности, сидят на обочине у телеграфного столба и ловят сигнал интернета, потому что иной возможности учиться у них нет. Мне это напомнило замечательного героя — Филипка помните?
Да, конечно!
Так вот это то же самое примерно! А уроки из этого должны извлечь власти разного уровня. И понимать, что вот эта мобилизационная инновация, которая нас охватила, поставила очень четко задачи и задания — что мы должны сделать. Полагаю, что и система образования как таковая, и ее ценностный ряд должны измениться. Уже меняются.
Ефим Лазаревич, это был вопрос о вызовах сегодняшнего дня. А за время работы директором какие из вызовов, которые стояли перед школой 10, 15, 20 лет назад, показались вам наиболее сложными?
Вот вы задали вопрос! Я сейчас подумаю! Ну если мы говорим о вызовах, стоящих перед школой, значит, это вызовы извне, по отношению к школе. Правильно?
Абсолютно верно!
Я могу их перечислить. Это, конечно, вызовы обновленного рынка труда, который потребовал иных умений, иных компетенций, иных мотивов. Кстати сказать, сюда включены не только «знаниевые» и «навыковые» составляющие, но и ценностные тоже, психологические. Например, способность к мобильности — к мобильности географической, и к мобильности, я бы сказал, академической тоже. Я приведу пример! Когда-то, в советские времена, стабильность была ключевым признаком благополучия и честного отношения к труду. Даже такое слово было — «летун».
СЕГОДНЯ «БОТАНИК» — ЭТО БАСКЕТБОЛ, ШИРОКИЕ ПЛЕЧИ ПЛЮС СПОСОБНОСТЬ РЕШАТЬ СЛОЖНЫЕ МАТЕМАТИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ!
Так назывались те, кто часто менял работу!
Да! Вот приходил трудоустраиваться человек. Ему 40 лет, а у него одна или две записи в трудовой книжке — роддом и школа! (смеется) Это не летун! Это стабильный работник, надежный и так далее. Если сегодня ко мне приходит устраиваться на работу 40-летний и у него одна запись (если только он не фанат своего дела!), то я задаю сам себе вопрос: неужели у него не было амбициозных планов? Неужели он не хотел большего? Вот школа, где мы находимся, она в какой-то части скомплектована — я педагогов имею в виду — ребятами, приехавшими из провинции, из регионов. Вот они немножко отличаются своими амбициями, своим стремлением как можно быстрее чего-то достичь, и это позитивно сказывается на их работе.
ХОРОШУЮ ШКОЛУ СЕГОДНЯ СОВСЕМ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ИСКАТЬ В ПРЕДЕЛАХ БУЛЬВАРНОГО КОЛЬЦА
И еще несколько вызовов извне. Я бы сказал так: это свержение с пьедестала школы как таковой. Школа перестала быть капищем. Герои фильмов про школу до сих пор для нас, конечно, незыблемы — я говорю, например, о герое Вячеслава Тихонова в «Доживем до понедельника». И это хорошо, и это красиво! Но тем не менее школа лишена сейчас своего пьедестала как единственного храма культуры, науки и чего-то еще.
Это имеет отношение к престижу профессии?
Да! Это повышает престиж профессии! Намного повышает! Вот, допустим, такой мощный фактор влияния, как нормативно-подушевое финансирование. Мы, директора, всегда очень болезненно переживаем, когда от нас уходят дети. Это не то же самое, когда от нас уходит жена, но это болезненно очень! И больно отражается на школьном бюджете. Вместе с учеником уходят деньги, и надо анализировать, а что не так, а почему они уходят. Значит, уходят туда, где лучше! Я не хочу сильно снижать ситуацию, называя ее рыночной, — это не вполне рыночная ситуация. Но что произошло? Вот это и есть тот колоссальный вызов времени, о котором вы спрашивали! Современные российские семьи не опосредованно, как раньше, а напрямую связывают качество жизни своих детей с тем качеством образования, которое сегодня получат их дети. Родители прекрасно понимают: то, что я вкладываю в своего ребенка, когда ему 12 лет, обязательно даст позитивный ответ, когда ему будет 22 года.
По крайней мере, должно дать позитивный ответ!
Да, по крайней мере должно! И они ищут школу! И если ни одна из школ в географической досягаемости их не устраивает, они могут поменять место жительства. Вот мы сейчас находимся на территории нового жилого комплекса. При зачислении детей в корпус «ЗИЛАРТ» есть некие ограничения: первоочередным правом пользуется тот, кто здесь живет.
Сначала школа, а потом — дом! Теперь это явление повсеместное, и это очень хорошо! Интересно Москва ответила на этот вызов — начала отвечать в 2011 году и отвечает до сих пор! (смеется) Приведу один пример! Постепенно — это быстро происходить не может — исчезло понятие эксклюзивной школы. То есть сначала элитарности, а потом и эксклюзивности. И хорошую школу сегодня совсем не обязательно искать в пределах Бульварного кольца. Можно найти в Орехово-Борисово, в Чертаново, в Текстильщиках. Нужна была колоссальная воля и, как сказал один из наших руководителей, характер должен был быть еще для того, чтобы эту ситуацию переломить. То есть, посмотрите, равная доступность ресурсов (я имею в виду финансовые ресурсы в первую очередь — нормативно-подушевое финансирование и сверх этого ни копейки) привела к тому, что, оказывается, талантливые дети есть везде. К ним только нужно приложить те самые усилия, о которых так долго мечтало наше сообщество. Вот это еще один вызов времени, и здорово, что в Москве это произошло.
ОДНА ИЗ СОСТАВЛЯЮЩИХ… БОЮСЬ ЭТОГО ГРОМКОГО СЛОВА — «ФИЛОСОФИЯ», Я БЫ СКАЗАЛ, НЕКОЙ НАШЕЙ ШКОЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ — ЭТО «ШТУЧКИ-ДРЮЧКИ»!
Ровно посередине двора знаменитой школы № 548 стоит огромных размеров вопросительный знак. В принципе, понятно! Школа — это как раз то место, где вопросов будет очень много и где есть шанс получить на них ответы! И еще — знаменитая цитата, приписываемая Марку Твену, которая иногда воспринимается как руководство к действию: «Хождение в школу не должно мешать моему образованию». Пожалуйста, расскажите о философии школы Рачевского — в чем здесь секрет? Ведь многие из ваших бывших учеников ведут к вам уже своих внуков!
Во-первых, философия предполагает ее какое-то знаковое оформление, например в виде трактата, — ну вот нет у нас такого! Что касается вопросительного знака, то помню, что прошел год с тех пор, как мы его установили, и меня робко спросили: «А зачем ты там поставил вопросительный знак?» Спросили те, кто его видел каждый день! (смеется) Это смешные вещи. Одна из составляющих… Боюсь этого громкого слова — «философия», я бы сказал, некой нашей школьной культуры — это «штучки-дрючки»!
Чудесно! А что это?
Вся совокупность школьной жизни состоит из этих вроде бы незначительных, а на самом деле системных факторов влияния. Вопросительный знак! Школа — это место, где отвечают на незаданные вопросы. А вопросительный знак я поставил потому, что очень хотел, чтобы они эти вопросы задавали. Ведь вопрос предполагает по крайней мере размышление над ответом — и уже возникает диалог! Школа без диалога абсолютно бессмысленна.
РЕБЕНОК С РОЖДЕНИЯ ОБЛАДАЕТ ГИГАНТСКИМ ИМПУЛЬСОМ К ПОЗНАНИЮ — ОН ХОЧЕТ УЗНАВАТЬ, УЗНАВАТЬ, УЗНАВАТЬ!
Вот посмотрите динамику. Если мы с вами зайдем в третий класс и зададим вопрос: «Видите, поезд идет по МЦК? Какой там двигатель?» — там практически все поднятые руки и огромное желание ответить! Зайдем в пятый класс — уже чуть тише с желаниями. А если зайдем в седьмой класс, дай бог, из 30 душ трое поднимут руку.
Они с возрастом перестают хотеть учиться?
Да нет же, что вы! Они нормально учатся! На самом деле это великая загадка. Давайте так — я же не психолог. Наверное, психологи знают ответ на этот вопрос. Там происходит одна интересная штука. Я буду непрофессионально говорить на эту тему — происходит замещение ценностей. Ребенок с рождения обладает гигантским импульсом к познанию — он хочет узнавать, узнавать, узнавать! Мне одна мама нашего второклассника прислала фотографию. Она открыла вечером портфель, чтобы посмотреть, как сын приготовился к школе, и не обнаружила там ни одного карандаша, фломастера, ручки или учебника. Вместо этого там лежит роман Каверина «Два капитана», книга академика Ферсмана по минералогии — и замечательная книга про интеллект осьминогов. Вот вам жажда познания.
Набор чудесный!
Но это же не по программе! Там же про другое! Поэтому порыв и позыв к вечному познанию рано или поздно начинает немножко тормозиться — не школой, хотя школа тоже, конечно, принимает участие в этом торможении, это точно совершенно. Скорее, он подтормаживается самой жизнью, периодами психобиологического созревания человека. Идет социальная идентификация, поиск лидерства. Лидерства за пределами вот этой дидактики. Кстати сказать, помните такое выражение: «ботаники»?
Конечно!
Так вот, оно исчезло из школьного обихода абсолютно! Если «ботаник» был когда-то хилый, в очках, со сгорбленной спиной, но мог перемножать в уме безумное количество чего угодно, то теперь «ботаник» — это баскетбол, широкие плечи и способность решать сложные математические задачи! Это интересная деталь. Так вот, исчезает ли по мере взросления тяга к познанию? Не исчезает, она приобретает иные векторы. Вот что с ними произошло за этот период с 10 до 13 лет? А произошло следующее: они изменились, а педагогический дизайн в шестом классе ничем не отличается от педагогического дизайна в четвертом классе.
А должен!
Конечно должен! Ведь получается, что с 13-летними работают так же, как работали с 10-летними! А там всё про другое уже! Я в армии отжимался почти 100 раз. Заставь меня сейчас отжиматься — я помру прямо здесь, в библиотеке школы! (смеется) Понимаете, да? Это другое! Так вот, я хочу вернуться к вашему первому вопросу, условно назовем его «пандемийным» и «новотехнологическим». Ребята, у нас было три месяца, чтобы мы пересмотрели старые подходы. Надо пересматривать и ничего не бояться!
Ефим Лазаревич, и все-таки — почему третье поколение идет именно к вам?
Ну, во-первых, срабатывает стереотип. Как правило, нормальному родителю, а тем более бабушке и дедушке свойственно желание, чтобы их внукам и детям было как минимум не хуже. Значит, тем было хорошо? Ну вот и всё! (смеется)
У вас всё по-честному! Я думаю, что это самый правильный и самый хороший показатель — когда дети и внуки идут сюда! То есть школа, наверное, стала домом, причем во всех смыслах этого слова?
Наверное, да. Вот что самое главное? В доме же обычно семья бывает? Самое главное — чтобы семья сложилась! Я уже говорил, что людям свойственно помнить хорошее, но консолидироваться вокруг беды или проблемы? Вот пандемия — это проблема, которая позволила консолидировать весь коллектив. И если обычно, как писал Майкл Фуллан (почетный профессор Института исследований в области образования Университета Торонто (Канада), признанный в мире авторитет по вопросам реформ образовательной системы — прим. ред.), на становление школы нужно 3–4 года, то у нас на ее становление ушло полгода вот этой экстремальной ситуации. Главное, чтобы сложился коллектив! И еще знаете что? Нужно было привнести сюда бациллу 548-й!
Это самая хорошая бацилла!
Так вот, мы привнесли эту бациллу 548-й! При этом полгода учили, разговаривали, самое главное — это коммуникация. Я бы сказал, это задача номер один. Теперь, когда запустили учебный год, я пригласил управленцев этого здания. Тарификацию сделали, зарплату сделали, комплектование сделали. Вот теперь пусть ответят мне на вопрос: какая это школа? Я им дал на это два месяца. Я-то знаю правильный ответ, но не хочу им навязывать свое мнение. (смеется)И совсем не обязательно, чтобы все школьные здания (а их у нас несколько!), чтобы они все были одинаковыми, — этого делать не нужно. Здесь другой социально-культурный контекст — набережная Марка Шагала, например! А вот здесь, за забором, строят сейчас филиал Эрмитажа — музей современного искусства, это будет несравнимо даже с музеем Гуггенхайма в Бильбао.
ШКОЛА — ЭТО ЖЕ ИГРА НА САМОМ ДЕЛЕ
Думаю, что вы потихоньку формируете и развиваете культурно-образовательное пространство этого района…
Да, вместе с населением! А дети какие замечательные, которые к нам пришли! А дальше видно будет.
Помните высказывание известного британского писателя-футуролога Артура Чарльза Кларка, что если какого-либо учителя можно заменить машиной, то такого учителя обязательно нужно заменить машиной? Какого учителя вы точно возьмете на работу, а какого — категорически нет?
Это самая главная тема, на самом деле! Во-первых, я возьму на работу такого учителя, для которого открыта вакансия, давайте с этого начнем! А иногда бывает ситуация: вакансия не открыта, я «влюбился» в учителя, и мы с ним договариваемся немножко подождать. Это жизненная ситуация. Не хочу говорить абстрактные вещи про культуру, диалог и так далее. Я бы сказал так: я возьму на работу учителя, который сошел с классического пьедестала. Знаете, я утром приезжаю на работу и смотрю, как педагоги здороваются с детьми. Некоторые из них произносят очень важно: «Здравствуйте!» Ну всё, это меня убивает. Это не простое «здравствуйте», это ритуальное «здравствуйте»! Нет чтобы сказать: «Привет!»
То есть спуститься чуть-чуть?
Ну конечно, спуститься надо! У нас на пьедестале Александр Сергеевич Пушкин стоит, и слава богу! Этого вполне достаточно. Если учитель спустился с пьедестала, значит, он способен к диалогу. А если способен к диалогу — он готов выслушать вопросы. Если он выслушивает вопрос, то подготовит ответ. И возникает то, что является мечтой всего человечества, — школа диалога. А кого бы я не взял на работу? Того, кто тратит свои ресурсы на некую внешнюю не совсем корректную идентификацию. Я сейчас поясню! Я бы не взял на работу учительницу (я, кстати, и не взял ее буквально позавчера!), которая потратила время на то, чтобы сделать себе ногти на руках разноцветными, семафорными. И когда меня спрашивают: «Почему?» — у меня один ответ. Я же не могу сказать, что у нее вкуса нет! Я говорю другое: «Это будет отвлекать детей». И это принимается в качестве аргумента. Я не возьму на работу учителя с плохой русской речью, то есть того, кто плохо говорит по-русски! Последние годы я перестал брать на работу учителей, которые хотя бы на базовом уровне не читают и не говорят на английском языке. Я не возьму на работу учителей, которые приходят в ужас от того, что приходится открывать программу Teams или Zoom. Могу и еще, конечно, несколько признаков назвать, но думаю, что этого вполне достаточно.
Я АБСОЛЮТНО УБЕЖДЕН, ЧТО ПРОФЕССИОНАЛЫ ВЫСОЧАЙШЕГО УРОВНЯ — ЭТО РОДИТЕЛИ, ЭТО СЕМЬЯ
Ефим Лазаревич, как вы думаете, школа сегодня — это возможность, обязанность, дань традициям? То, что просто должно быть, и все? И самый главный вопрос — должна ли школа воспитывать?
Ну, во-первых, школа — это все то, что вы назвали. Это и обязанность (вспомним наши все законы), и обязательства государства по отношению к населению. Бесспорно, что это и традиции, поскольку школа — один из самых консервативных институтов, и слава богу, что это так! Я хочу сказать, что ни одна из самых ярких инноваций не стала массовой на сегодняшний день. Как стартовали с Яном Амосом Коменским, так и живем, и ничего дурного в этом нет. Многие говорят: «Давайте будем ломать!»
Школа традиционна, и это очень хорошо. Бесспорно, она будет меняться. Она не будет монополизировать процесс познания, и этого достаточно. Можно ли обойтись без школы? Конечно же! Кстати, в этот постпандемийный период значительное количество семей решили пока не пускать детей в школу и, соответственно, учить их дома. И хорошо: ресурсы все есть, школа предоставит им эти ресурсы. Вот пример утраты монополии на обучение! И еще вы меня спросили…
Должна ли школа воспитывать?
Во-первых, она никогда не прекращала это делать. Я помню эту дискуссию: периодически она то вспыхивает, то затихает и имеет, как правило, политическую составляющую. Далеко не все говорят о воспитании. Вот все то, что я вам рассказал про школу, — это ведь воспитание! Даже в самой плохой школе идет процесс воспитания. Точно так же, как мы воспитываем патриотизм, толерантное отношение к своим и чужим согражданам, мы можем воспитывать хамство и агрессию! Поэтому воспитывает все. В чем отличие школы? Многие говорят, что здесь ребят воспитывают исключительно профессионалы. Я абсолютно убежден, что профессионалы высочайшего уровня, которые воспитывают, — это родители, это семья. Но произошла простая вещь: папа и мама сегодня на работе целый восьмичасовой рабочий день. И они самый сложный период — это не после родильного дома, а период взросления — доверили нам. Раз нам доверили, значит, школа на первом месте! Могут, конечно, возникнуть ситуации, когда в школе одно, а дома другое. Но это Павлик Морозов тогда! (смеется)
Ох не хотелось бы!
Конечно, не хотелось бы! Поэтому здесь очень важен союз на некой позитивной основе. Не зря же есть известный журнал «Семья и школа», в конце концов! Поэтому все разговоры о том, что школа перестала воспитывать, а стала заниматься только подготовкой к ЕГЭ, — бред абсолютнейший. В основном это бред непрофессионалов и обиженных людей, которые, по своему диагнозу, помнят только плохое!
Как раз мне запомнилось одно из ваших выступлений! Вы как-то сказали: «Мы не коллекционируем плохое». Похоже, это относится не только к пространству школы и процессу образования, но и ко всей жизни человека?
Да, зачем коллекционировать плохое? Во-первых, это сложно очень. Можно, конечно, назначить в школе ответственного: «Давай ты будешь завметодобъединением и будешь коллекционировать плохое». Помните, «Кондуит…
«…и Швамбрания»! Конечно! Лев Кассиль.
«Давай у тебя будет большая амбарная книга черного цвета, будем туда заносить все гадости, которые происходят». Это, кстати, неплохой ход в игре под названием «Школа». Школа — это же игра на самом деле. Ну и начнется! Сначала состязание — кто чаще туда попадет, потом возникнет вопрос: «А что мне за это будет?» Зато через некоторое время будет так интересно! Если мы, например, стартуем с этой инициативой в пятом классе, а потом откроем, когда ребята оканчивают 11-й, — а там про них-пятиклассников написано такое, что все начинают хохотать… (смеется) Конечно, коллекционировать плохой опыт на серьезном уровне — абсурд. А вот сделать такую игру… Вы мне подали замечательную идею, я сейчас пойду сделаю. Так и будет называться: «Плохая тетрадь»!
Ефим Лазаревич, к огромному сожалению, наше интервью подходит к концу! Спасибо вам за интересный, честный, открытый разговор, за бесконечный оптимизм, чувство юмора и удивительную способность коллекционировать только хорошее!
Вам спасибо за хорошие вопросы! По-моему, здорово получилось, спасибо!
беседовала Е. Рипс
фото: Р. Красноперов