Михаэль Энде (1929–1995 гг.) надел костюм детского писателя, но в душе — философ, и гораздо более глубокий, чем рядовой размышляющий автор. При этом он не пренебрегает стремительным развитием сюжета, «упаковывая» сказку-притчу в захватывающее приключение. Назвать писателя старомодным язык не повернется, но и слово «современный» с ним как-то не вяжется. И всё же то, о чем говорит Энде вечным языком метафор и аллегорий, — очень важные именно для сегодняшнего дня вопросы. Может быть, именно поэтому его книги нужно читать. И не только детям.
«Бесконечная история» Михаэля Энде начинается с разговора. Собеседники — читатель и книга. Маленький нескладный мальчик с каким-то нездешним, странно ритмичным именем — Бастиан Бальтазар Букс, скрываясь в лавке букиниста от хулиганов, вечных дразнителей, находит… Да, собственно, эту самую «Бесконечную историю» и находит. С ней он сбегает от унылого дня, вечно занятого, отстраненного отца и обидчиков-одноклассников на школьный чердак, где неотрывно читает, постепенно уходя из реальности в мир книги. Нет, конечно, не читает, а именно разговаривает. Впрочем, вдумчивое чтение — это всегда разговор, в котором читатель, подобно автору, делает чужие слова своими.
Идеальный читатель в представлении Энде должен быть как раз таким Бастианом — нырнул в книгу и прожил ее от начала и до конца, не сдавшись маленьким цепким отвлечениям. Если так, то и «неправильного», «ненастоящего» читателя вообразить легко: он будет равнодушно скользить глазами по тексту, читать
торопливо, пропуская детали и каждый раз сверяясь с номером страницы — сколько уже прочел, сколько там еще осталось. Разговора с ним не выходит. Слова остаются плоскими и беззначными, а герои, суетясь, проносятся по страницам вхолостую. Как пассажиры в автобусе: обменялись двумя-тремя репликами и разошлись без сожаления — такое себе общение.
Не знаю, каким читателем были вы, если уже прочли, конечно. Я вот, к сожалению, серединка на половинку. В выходные — да, можно сосредоточиться, а в будни как быть? Читаешь в метро, пересадка — и всё, выпал. Снова попробовал, но через одну уже выходить. Или, допустим, взялся на ночь. 20 страниц — дальше усталость берет верх. Собеседники вроде Бастиана сейчас редкость. Сложно нырнуть в книгу, когда вокруг так много всего и это всё так быстро меняется.
Михаэль Энде родился в 1929 году в небольшом городке в Баварии, но пожить в этом живописном горном местечке толком не успел: его семья перебралась в Мюнхен. Отцом писателя был художник-сюрреалист Эдгар Энде. Как раз в эти годы к нему приходит успех. Картины вызывают живой интерес критиков и коллекционеров. Некоторые произведения приобретает даже Баварская академия изящных искусств — серьезное признание для еще совсем молодого автора: Эдгару едва перевалило за 30.
Вряд ли тогда кто-то мог представить, что этот взлет всего через несколько лет обернется катастрофой. В середине 1930-х, с укреплением в стране власти Адольфа Гитлера, начались и гонения на авангард. Картины художников-экспериментаторов конфисковывали из музейных собраний. Их клеймили на специальных «позорных» выставках с названиями вроде «Искусство, чуждое нашим душам». А потом в
лучшем случае продавали за рубеж, в худшем — уничтожали. Такая участь постигла и многие работы Эдгара Энде. Ему самому запретили профессионально заниматься живописью и показывать свои произведения. А в 1944-м во время бомбардировок Мюнхена погибли и другие картины художника. К счастью, не все. Одно из самых сильных впечатлений от Гамбурга, города, где родился Эдгар Энде, — большая неоготическая церковь Святого Николая. От нее остались только колокольня и какие-то фрагменты стен. Остальное летом 1943-го стерли бомбардировки — операция «Гоморра», в ходе которой город был разрушен. Со временем руины церкви превратили в мемориал: скульптуры, посвященные жертвам войны, мозаика Ecce Homo, созданная в 1970-х уже совсем пожилым художником Оскаром Кокошкой — в 1930-х его живопись тоже громили на выставках «дегенеративного искусства»… Но сильнее всего действуют сами руины — почерневший столп колокольни, обломки арок и скелет резного декора в
пустых окнах. А вокруг медленно, с усталым спокойствием человека, наконец устроившего свою жизнь и как будто всем довольного, живет заново отстроенный Гамбург. Летом 1943 года 13-летний Михаэль Энде гостил здесь у своего дяди. Во время бомбардировки он был в городе и выжил. Свое первое стихотворение он написал именно об этом.
Вещи, которые кажутся безвозвратно утраченными, иногда возвращаются, меняя вид, а порой и значение. Так, руины церкви Святого Николая стали памятником катастрофе и той цене, которую людям пришлось заплатить за освобождение от античеловеческой идеологии. Похоже получилось и с Эдгаром Энде. Его картины теперь очень мало известны. Огромная часть погибла. И все же в книгах его сына они продолжились.
Михаэль Энде в душе — философ, и при этом философ довольно специфический. Главные события его
историй, даже несмотря на лихой, искрящий сюжет, происходят где-то в промежутке между героем и внешней реальностью, в его восприятии. Впрочем, эпитет «внешняя» неточен настолько, насколько это вообще возможно. Все-таки внешнее — это что-то, в общих чертах понятное. Другое дело — внутреннее. Попытаешься объяснить — и сразу начнется какой-то туман. И так, и эдак — ничего не нащупаешь. Внешняя реальность у Энде — тонкая пленка знакомых предметов: город, машины, прохожие… А сквозь нее проглядывает почти не поддающаяся языку неизвестность, которая может быть гораздо существеннее видимого. Но чтобы ощутить ее, нужно сначала уйти в себя, в то самое неясное внутреннее. Не зря в «Бесконечной истории» первое испытание героя
Атрейо на пути к Оракулу — Ворота Великой Загадки, у которых он должен преодолеть в себе страх перед непостижимым. Второе — Ворота Волшебного
Зеркала, глядя в которое герою придется познать свою внутреннюю сущность.
Но при чем тут картины отца? Сюрреалисты, к которым относился старший Энде, интересовались образами бессознательного — это известно. Однако причины их интереса разъясняют куда реже. Дело в том, что вылавливание этих образов — тоже взаимодействие с неизвестным, глубинной реальностью, которая в повседневной жизни затеняется активностью сознания, соображениями здравого смысла, заботами и множеством маленьких дел, которые во что бы то ни стало нужно успеть сегодня. Эту глубину — или, может, более настоящую, но постоянно ускользающую от человека действительность — и искали сюрреалисты. Она же — вернее, взаимодействие с ней — оказывается важнейшей темой для Михаэля Энде.
В детстве Михаэль много разговаривал с отцом. Возможно даже, что в этих беседах и получил настоящее образование, потому что со школой его отношения не сложились. Учился он крайне плохо, даже оставался на второй год, и только когда оказался в вальдорфской школе, дело пошло на лад. С отцом Михаэль смотрел и обсуждал картины. Вместе они читали немецких литераторов и мыслителей, в основном романтического и мистического толка, общались с близкими по духу философами. Так формировалось мировоззрение будущего писателя. Конечно, это образование не было разносторонним и систематическим. Но так он учился, быть может, самому главному — осознанно смотреть на реальность, воспринимать и думать.
Еще один «учитель» — мюнхенский сосед, художник Фанти. И здесь вновь вспоминается переродившаяся церковь Святого Николая. Картины Фанти, если они и вправду были, потерялись. Остались только имя, всплывающее в рассказах о детстве Михаэля Энде, и красивая, хотя и не слишком оригинальная легенда. Был такой художник — фантазер и маргинал, изрисовавший стены своего дома выдуманными персонажами. Разумеется, дети вокруг него так и вились. Фанти развлекал юных гостей фантастическими историями, которые изобретал на ходу. И конечно, живость и энергия его фантазий остались в воспоминаниях Энде и вдохновляли его. Не отсюда ли вырос сказитель Джиги-Гид из книжки «Момо»?
В этой сказке-притче, как и в самом известном произведении писателя — «Бесконечная история», все начинается с утраты. В «Момо» загадочные Серые господа в роскошных автомобилях, с неизменными сигарами, воруют у людей время. Серьезные, отстраненные, как рекламные плакаты, и потому впечатляющие. А как еще нужно выглядеть, если твоя работа — завлечь человека в сомнительную авантюру? Серые господа убеждают людей «ускориться», начать экономить время своей жизни. Время — деньги, как говорится. Чем быстрее будешь действовать, чем яростнее работать, добиваясь успеха, тем больше сбережешь для счастливой жизни успешного удовлетворенного человека с рекламного плаката. А Серые господа сэкономленное якобы сохранят в своей Сберкассе. Вот только на самом деле они питаются временем.
А в «Бесконечной истории» беда случилась в стране Фантазии. Таинственное Ничто постепенно поглощает ее. Только мальчик из нашего мира, тот самый читатель Бастиан, может спасти страну. Казалось бы, что общего между двумя этими катастрофами, которые вообще-то происходят в
разных книгах? И все же общее есть. Ведь Фантазия разрушается без гостей, то есть без нас с вами, которые почему-то совсем перестали в нее заглядывать. Нет, дело не в том, что у нас больше нет времени на воображение, — это только одно из условий. Скорее, Энде говорит о более общей проблеме — нарушении в восприятии, в общении с миром, которое и становится причиной этих бед. Так просто, с наскока, эту загадку не разрешить. Не зря же на это уходит две весьма объемистые книги. Что ж, попробуем для начала понять, кто ее разрешает у самого Энде.
Про Бастиана сказали еще в первых абзацах: «Нырнул в книгу и прожил ее от начала и до конца, не сдавшись маленьким цепким отвлечениям» — идеальный читатель. А Момо — девочка-сирота, живущая в руинах старинного амфитеатра и неожиданно нашедшая множество друзей. Дар Момо — умение слушать. Разговаривая с ней, люди вдруг становятся умнее и находят правильные решения для своих житейских трудностей. Что же касается игр с юными визитерами, то здесь фантазии Момо нет равных. Она способна изобрести такое приключение, что игроки и разразившуюся над ними грозу не заметят. А что, собственно, отличает ее, идеального слушателя, от идеального читателя Бастиана? Если приглядеться, эти герои очень похожи. А «читатель» и «слушатель» становятся своего рода синонимами. Хороший слушатель, как и настоящий читатель, тоже делает чужие слова своими. Он настроен на глубокое восприятие, на внутренний диалог со всем окружающим, которое, раз уж с ним можно разговаривать, неизбежно одушевлено.
«Момо терпеливо выслушивала всех: собак и кошек, цикад и жаб. Она умела прислушиваться к шуму дождя и шороху ветра в листве. И всяк рассказывал ей о чем-нибудь на свой лад. Вечерами, когда ее друзья расходились по домам, Момо еще долго сидела в середине амфитеатра, над которым простирался мерцающий звездами купол неба, и просто слушала тишину. Ей представлялось, что сидит она в середине огромной ушной раковины, внимающей музыке звезд. И казалось ей тогда, что она слышит тихую, но мощную музыку, доходящую до сердца»
«Момо», М. Энде
Еще одна особенность Бастиана, Момо и ее друзей — их отношения со временем. Как, по-вашему, отреагировали бы всегда и везде спешащие Серые господа, узнав, что некий Бастиан из совсем другой сказки просидел весь день с бесполезной книгой на школьном чердаке? Момо и ее странная команда — мудрый пожилой подметальщик Беппо и уже упоминавшийся фантазер-сказитель Джиги-Гид — тоже никуда не торопятся. Да и живут они как будто бесцельно. Да, Момо веселит и утешает гостей, Беппо метет улицы, а Джиги-Гид травит байки заезжим туристам. Но что дальше? Никакого плана действий. Отсутствие конечной цели.
Объяснение кроется в размышлениях Беппо:
«Вот ты видишь перед собой очень длинную улицу. И думаешь: какая же она длинная! Никогда ее не одолеть, думаешь ты… И тогда ты начинаешь спешить. И спешить все сильнее. А поглядев вперед, ты видишь, что путь перед тобой совсем не уменьшился. И тогда ты еще больше напрягаешься — от страха, и под конец ты совсем без сил и не можешь шагу ступить. А улица все еще простирается впереди. Но так делать нельзя… Никогда нельзя думать сразу обо всей улице, понимаешь? Надо думать о следующем шаге, о следующем вздохе, о следующем взмахе метлой. Все время только о следующем… Тогда это доставляет радость; это важно, тогда дело идет хорошо… Вдруг ты замечаешь, что шаг за шагом одолел всю улицу».
Момо и ее друзья сосредоточены на само́м процессе, то есть на жизни как таковой и присутствии в ней. И именно это позволяет им внимательно слушать и быть чуткими собеседниками реальности. В «Бесконечной истории» есть созвучные мысли. Третье испытание Атрейо на пути к Оракулу — Ворота Без Ключа. Открыть их сможет только тот, кто отказался от всяких намерений, — иными словами, идущий без какой-либо выгоды для себя.
Серые господа, а вслед за ними и их жертвы придерживаются иного мнения о времени и цели. Они вечно спешат, отбрасывая все ненужное для достижения результата. Происходящее вокруг них — декорации, только фон спектакля, где каждому отведена роль марафонца. Игры, созерцание, дружеское общение — непозволительные глупости, пустая трата жизни, которую, если существовать по уму, хорошо бы отдать на достижение цели — того мнимого благополучия, для которого, собственно, время и экономится. Мир Серых господ предельно утилитарен, и каждое действие в нем должно быть захватом, выгрызанием выгоды.
«Его работа больше не приносила ему удовольствия, да это и не имело уже никакого значения. Он нанял еще двоих учеников и строго следил за тем, чтобы они не теряли ни секунды времени. Каждое движение было рассчитано… Фрейлейн Дарии написал он короткое, деловое письмо — что из-за недостатка времени больше к ней не придет. Попугайчика он продал в зоомагазин. Мать он поместил в дешевый дом для престарелых и посещал ее там раз в месяц»
«Момо», М. Энде
Жертвы Серых господ — а они своей рекламной магией захватили едва ли не весь город — перестают радоваться и как будто вообще испытывать эмоции. Носятся туда-сюда, от точки до точки, от дела к делу, не замечая ничего в этом мельтешении. А где оно, собственно, сэкономленное время?
Серые господа — узнаваемый образ современности с ее стремительностью и жесткой практичностью. Откуда же взялся этот новый характер? Если верить Энде, причина — в изменении восприятия, взаимодействия между человеком и действительностью. Реальность сама по себе больше не интересна. Она уже не участник разговора, но допрашиваемый, из которого любыми средствами нужно вытянуть ответ. Завоевание вместо беседы.
В какой-то из Новых годов, гуляя по центру Москвы и забредя на Болотную площадь, я наткнулся на странный памятник. Уже после узнал, что это работа Михаила Шемякина «Дети — жертвы пороков взрослых». Памятник, в общем-то, очень простой. Говорит как есть, в лоб, с прямотой ребенка, если хотите. Вот две маленькие фигурки играют с завязанными глазами. А сзади полукольцом подступают чудовища, каждое из которых олицетворяет какой-то порок.
Центральный — главный, конечно, — отвернувшаяся фигура с маской на затылке и двумя парами рук. Удобно — пока одни скрещены на груди, другими можно заткнуть уши. Думаю, вы уже догадались, как зовут этого красавца. Да, Равнодушие. Игнорирование живого и жизни как таковой. Отсутствие переживания. Или, как образно выражался классик, «паралич души, преждевременная смерть». Ведь там, где нет переживания, нет и сочувствия, чуткого отношения к другому, желания помочь. Говоря проще, равнодушие позволяет чужой беде произойти и само с легкостью становится причиной беды. Именно поэтому Шемякин поместил его в центр композиции. В общем, если будете проходить мимо или просто соберетесь погулять в тех местах, присмотритесь к этой фигуре. Она очень похожа на Серого господина.
Неудивительно, что операцию спасения в обеих книгах Энде поручает персонажам совсем другим — хорошим слушателям, читателям, собеседникам. И конечно, спасти живое восприятие реальности можно, только отправившись во внутреннее путешествие, в себя, на пути одолевая внутренних противников. Так Момо познает свое собственное время — «время жизни сердца», которое как будто подлиннее всех остальных измерений. Страна Фантазия, куда отправляется Бастиан Бальтазар Букс, тоже, конечно, живет не на книжных страницах. Она — из области внутренней жизни и состоит из непостижимых переплетений осознанного и бессознательного. У Момо есть хотя бы иллюзия внешнего противника — состояние, материализовавшееся в Серых господ. В «Бесконечной истории» отрицательные персонажи бессильны, неубедительны и исчезают при малейшем дуновении ветерка сюжета. Реальную опасность для Бастиана представляют только его собственные ощущения, глупые и невзвешенные поступки.
В самом конце… нет, конечно, в промежуточном, не окончательном, — откуда у «Бесконечной истории» возьмется завершение — одна из героинь рассказывает Бастиану о предсказании: «Когда-нибудь, в далеком будущем, люди принесут в Фантазию любовь. Тогда оба мира сольются и станут единым». Может, это и есть смысл всей книги: утопия взаимопроникновения реальностей — видимой и скрытой, их встречи во взгляде наблюдателя-собеседника. Именно поэтому те, кто навсегда уходит
из нашего мира в Фантазию, в «Бесконечной истории» становятся безумцами, утратившими в сновидениях самих себя. Поэтому же Бастиан должен вернуться назад с новым, преображенным Фантазией восприятием, способным прозревать за видимыми формами скрытое движение и переживать его, на языке Энде — «любить».
А что это, если не продолжение разговора с реальностью, того настоящего общения, в котором и читатель, и слушатель, подобно автору, делают чужие слова своими? Книги Михаэля Энде многослойны и порой непонятны, но в итоге всё возвращается к разговору. Точнее, к существованию как разговору с действительностью — в общем-то, почти не известной, но живой. Этот разговор хрупок. «Через одну уже выходить» — разрушился. «Время — деньги» — разрушился. Он затихает — исчезли церковь Святого Николая в Гамбурге и фантастические рассказы соседа-художника Фанти, затерялись его картины и многие работы Эдгара Энде. Но потом вдруг появляется сто́ящий слушатель, и вот — разговор. Вновь, каждый раз по-новому.
текст: С. Брут
иллюстрации: Э. Энде и др.